И с первого же дня тюрьмы люди и жизнь превратились для него в непостижимо ужасный мир призраков и механических кукол. Почти обезумев от ужаса, он старался представить, что люди имеют язык и говорят, и не мог — казались немыми; старался вспомнить их речь, смысл слов, которые они употребляют при сношениях, — и не мог.
Рты раскрываются, что-то звучит, потом они расходятся, передвигая ноги, и нет ничего.
Неточные совпадения
Там, на солнце, у выхода, как растение, дремала старуха. Опять было удивительно, что
раскрылся ее заросший наглухо
рот и что она заговорила...
Старуха у ворот Древнего Дома. Милый, заросший, с лучами-морщинами
рот. Вероятно, был заросшим все эти дни — и только сейчас
раскрылся, улыбнулся...
Рот с выдающейся, как у детей, верхней губой дергался, не
раскрываясь.
Но вдруг лицо старика густо покраснело, глаза расширились и выкатились из орбит,
рот удивленно
раскрылся, а из горла вылетел странный, шипящий звук...
Рояль был раскрыт, и на пюпитре стояли ноты — чуждая грамота для Саши! Нерешительно, разинув от волнения
рот, постукивал по клавишам Петруша и, словно боясь перепутать пальцы, по одному держал крепко и прямо, остальные ногтями вжимал в ладонь; и то
раскрывался в радости, когда получалось созвучие, то кисло морщился и еще торопливее бил не те. Солидно улыбался Андрей Иваныч и вкривь и вкось советовал...
Глаза его так и бегали по строкам, и
рот слегка
раскрылся.
На обширной площади сизого, как бы облупленного, лица торчал здоровенный, шишковатый нос, надменно топорщилисъ крошечные голубые глазки и
раскрывался рот, тоже крошечный, но кривой, растресканный, одного цвета с остальным лицом.
Вдруг рядом, в казарме пятой
роты, быстро
раскрывается наружу входная дверь, и дверной блок пронзительно взвизгивает на весь двор. На секунду в слабом свете распахнутой двери мелькает фигура солдата в шинели и в шапке. Но дверь тотчас же захлопнулась, увлекаемая снова взвизгнувшим блоком, и в темноте нельзя даже определить ее места. Вышедший из казармы солдат стоит на крыльце; слышно, как он крякает от свежего воздуха и сильно потирает руками одна о другую.
И беззубый
рот старика широко
раскрылся и потухшие глаза его оживились.
Когда в третьем действии Маргарита, прекрасное, сильное сопрано, запела за прялкой свою песню, он улыбнулся от удовольствия: барыня пела прелестно. Но когда же эта самая барыня опоздала на осьмую такта, по лицу его пробежали молнии, и он с ненавистью поглядел на сцену. Но шах и мат молниям!
Рот широко
раскрылся от изумления, и глаза стали большими, как у теленка.
Девушка изредка щурилась, когда повертывала голову в сторону дома, где был юг. Ее высокая грудь вдыхала в себя струи воздуха, с милым движением
рта. Розовые губы ее заметно
раскрывались, и
рот оставался полуоткрытым несколько секунд — из него выглядывали тесно сидящие зубы, блестевшие на солнце.
Что-то зловещее горело широким и красным огнем, и в дыму копошились чудовищные уродцы-дети с головами взрослых убийц. Они прыгали легко и подвижно, как играющие козлята, и дышали тяжело, словно больные. Их
рты походили на пасти жаб или лягушек и
раскрывались судорожно и широко; за прозрачною кожей их голых тел угрюмо бежала красная кровь — и они убивали друг друга, играя. Они были страшнее всего, что я видел, потому что они были маленькие и могли проникнуть всюду.
Рот жены его
раскрылся, но зубы были сжаты, зрачки глаз сузились. Она вытянула немного руки и вся выпрямилась на своем месте.
Написав это письмо, девушка достала из бювара своей госпожи конверт и начала тщательно выводить адрес. В это время портьера
раскрылась с другой стороны будуара, и в комнату, выпятив зоб, как гусыня, вошла рослая белая женщина лет сорока пяти, с большим
ртом и двухэтажным подбородком. Это была домовая кухарка.
И, говоря это, толстая Аксинья, раньше чем кто-либо из детей мог предвидеть это, тяжело уселась на кучу соломы, под которой притаился злополучный Митька. Уселась и тотчас же вскочила на ноги как ужаленная. Глаза ее, выпученные и испуганные, стали совсем круглые от страха,
рот широко
раскрылся.
— Совсем серьезно? — повторила она.
Рот ее
раскрылся, и все лицо приняло небывалое выражение почти физической боли.
В глазах старухи сверкнул какой-то адский огонь. С протянутыми вперед костлявыми руками бросилась она на лежавшую Елену Афанасьевну и правою рукою с такою неимоверною силою сжала ей горло, что глаза несчастной широко
раскрылись в предсмертной агонии, а язык высунулся наполовину изо
рта.
Он протянул руку и взялся за кошелек. Ростов выпустил его. Телянин взял кошелек и стал опускать его в карман рейтуз, и, брови его небрежно поднялись, а
рот слегка
раскрылся, как будто он говорил: «да, да, кладу в карман свой кошелек, и это очень просто, и никому до этого дела нет».